В наступающие июньские дни нас ждёт необычный, но по-своему замечательный юбилей: 115-летие начала пароходного сообщения по реке Томи до нашего города. 6 июня (25 мая по старому стилю) 1898 года в Кузнецк пришёл первый со времени основания города пароход. Это событие имело свою долгую предысторию и счастливое продолжение.

Река Томь как путевая и транспортная магистраль всегда имела важное значение в жизни нашего города. Уже в начале XVII столетия, когда только возник Кузнецк, по ней активно ходили речные суда того времени — дощаники, струги, каюки и “малые лодки”, доставлявшие служилых и торговых людей, а также их грузы в пограничный острог.

Со временем роль Томи как грузовой артерии от Кузнецка до Томска лишь только возрастала. Местные жители и мелкие торговцы Томска активно использовали реку для сплава по ней на вязанных из стволов деревьев плотах леса, хлеба, мёда, кедрового ореха, строительного камня и извести, а с 1890-х годов и каменного угля до низовий Томи. Однако таким “дедовским” способом можно было доставить лишь весьма ограниченное количество грузов. К тому же взводное судоходство (вверх по реке) требовало больших трудозатрат — совершалось бечевой с помощью конной тяги.

В повестку дня вставал вопрос о пароходном освоении реки Томи ниже Томска, куда первый пароход пришёл ещё за полвека до появления его в Кузнецке, а именно в 1844 году. Что же мешало более раннему включению Кузнецка в общую сеть речного пароходства Западной Сибири? Одной из причин было то, что река Томь (выше Томска), несмотря на свою значительность уже в районе Кузнецка за счёт массы воды Кондомы, долгое время считалась непригодной для судоходства из-за быстрого течения и наличия на ней нескольких опасных и мелководных порогов с “говорящими” названиями: “Убиенный”, “Шальной”, “Бычье горло” и других. Но в начале 1890-х годов в связи со строительством Сибирской железнодорожной магистрали (и возведением моста через реку Томь в районе села Поломошного — современный Яшкинский район) активизировались исследовательские работы на самой реке. В 1893 году рядом с Кузнецком в селе Христорождественском (ныне район Верхней Островской) открылся водомерный пост, отслеживающий режим реки Томи (время вскрытия ото льда и замерзания), колебания уровня горизонта воды, велись метеорологические записи. Подобные наблюдательные пункты были учреждены также в селах Крапивинском (204 версты от Кузнецка), Щегловом (291 верста) и в упомянутом селе Поломошном (383 версты). Материалы этих наблюдений, а также изыскания по руслу реки показали, что Томь вполне судоходна на всём участке до Кузнецка. То, что среди плотовщиков считалось порогами, на деле оказалось обыкновенными перекатами, которые могли помешать пароходному сообщению только в маловодные годы своей недостаточной глубиной. Выяснилось, что подводное русло Томи по фарватеру отличается приемлемой чистотой: нет совсем или очень мало подводных камней и опасных каменистых выступов. Эти обнадёживающие результаты исследований вдохнули новую жизнь в идею открытия пароходного движения по Томи выше Томска.

Первый опыт в этом направлении был осуществлён в 1894-1895 годах, когда во время постройки Средне-Сибирской железной дороги и моста в районе Поломошной перевозка строительных материалов и машин с “большой земли” до этого участка стала осуществляться с помощью казённых и, что было реже, частных пароходов. В 1894 году пароходное движение здесь не прекращалось всю навигацию с 1 мая до 12 сентября, а на следующий, оказавшийся маловодным, год пароходы тем не менее ходили с грузами до поломошнинской пристани в течение 70 дней. Отметим, что в эти же годы паровой баркас “Тобол” поднимался в направлении Кузнецка до деревни Шевели (247 вёрст от города): в 1894 году в сентябре, а в 1895-м в июне месяце. Однако с завершением строительства этого отрезка железнодорожного пути прекратилось и пароходное сообщение по Томи.

Практика пароходного движения между Томском и Поломошной показала возможность развития пароходства до самого Кузнецка. Теперь, после изучения судоходных свойств Томи, управление Томского округа путей сообщения (государственная структура, ведавшая речными путями Западной Сибири), имея в своём распоряжении точные планы реки с обозначением глубин и фарватера в меженное время, могло уже смело посылать свои пароходы на пробные рейсы до Кузнецка. К 13 мая 1898 года река Томь полностью очистилась ото льда. И вот 21 мая в 5 часов дня после “душевного пожелания удачи” из Томска отправился в “кузнецкий рейс” казённый пароход “Томь”. На борту судна в качестве руководителя этой миссии находился один из главных вдохновителей идеи по внедрению пароходного сообщения по Томи помощник начальника Томского округа путей сообщения статский советник Митрофан Степанович Чернышев. Пароход “Томь” представлял собой небольшое даже по тем временам речное судно мощностью в 30 лошадиных сил, длиной около 36 и шириной 7 метров, однопалубный с глубиной осадки чуть больше полуметра. Это был полностью “продукт отечественного производства”: корпус, машина и котлы были изготовлены относительно недавно, в 1895 году на Жабынском (Тюменском) механическом заводе Курбатова и Игнатова (к слову, этот завод к 1917-му году дал практически треть всего парового флота, ходившего по рекам Обь-Иртышского бассейна). Пароход, делая ночные остановки для погрузки топлива, а проще говоря дров, уже к 7 часам утра 23 мая достиг деревни Шевели, а утром 25 мая показался на рейде Кузнецка, но, тихо пройдя мимо Топольников со стороны реки и не заходя в Иванцевскую протоку (в то время этот рукав Томи отделял Кузнецк от тополиного острова), проследовал мимо спящего города в устье Кондомы и поднялся по ней вверх на 15 вёрст, первоначально рассчитывая дойти до Тельбесского рудника, но затем из-за боязни наскочить на карчи (подводные деревья с торчащими корнями) отказался от этой затеи и в 11 часов утра вернулся к Кузнецку, произведя, по словам одного из очевидцев, настоящую сенсацию.

Вот как описал это выдающееся историческое событие в жизни города в своих мемуарах наш замечательный земляк известный литератор и толстовед Валентин Булгаков (родился в 1886 году). “Весна. Полный разлив Томи. Огромный остров, занятый “топольником”, весь залит водой. Граница между Томью и протокой её Иванцевкой совершенно исчезла: обе реки слились. Водное пространство представляло с холмом, на котором стоит Преображенсий собор, величественную картину. Оно подошло близко к подножию этого холма и приблизилось вплотную к высокой набережной примыкавшего к собору участка города “под Камнем”. А там, на другой стороне реки, вода разлилась чуть ли не до самых Соколовых гор. И вся эта масса воды не стояла, она неслась с прежней силой и быстротой, свойственной Томи как горной реке, мимо города с юго-востока на запад. Я в этот день или, ещё точнее, в этот прекрасный солнечный полдень совершенно случайно проходил с одним товарищем мимо собора. Вероятно, речной разлив и привлёк нас: дети никогда не устанут любоваться такими вещами. И тут случилось что-то необыкновенное: чудный, чистый, прозрачный кузнецкий воздух вдруг затрепетал, ожил, подал свой голос. Какая-то гигантская эолова арфа, вроде той, что имелась в саду у городского старосты, но только неимоверных размеров, вдруг зазвучала и наполнила всё небо, весь город прекрасным, гармоничным аккордом.

Мы остановились, как остолбенелые. Чудный звук мерно протянулся одну-две минуты и вдруг замолк. Тогда только мы стали, оглядываясь, искать направление, из которого он раздался. И тут вдруг оба ахнули. Новое и отнюдь не меньшее чудо предстало перед нашими глазами. Там, далеко на воде, из-за левого края затопленного водой Топольника, из-за едва опушенных молодой листвой, погруженных стволами в воду высоких деревьев, плавно выплывал, как дивное видение, как фантастический великий лебедь, белый, с красной полосой по низу плавучий дом: красавец-корабль. — Пароход!!! — закричали мы оба: припомнились сразу изображения пароходов на картинках. Нас охватил такой восторг, что мы прямо не знали, что делать: или бежать домой и рассказать скорее маме, братьям и сёстрам, всем, всем, всем, что мимо Кузнецка плывёт пароход, или же, может быть, бежать по берегу вслед за пароходом, пока он не скроется? Наша растерянность получила тотчас не зависящее от нас разрешение, потому что пароход, обогнув Топольник, вдруг повернул к городу и, быстро двигаясь теперь вниз по течению, подошёл как раз к набережной “под Камнем”, в нескольких шагах от собора, и здесь остановился и пришвартовался. Кажется, что парохода не ждали. Разве что речная администрация известила по телеграфу городское управление, да и то едва ли, потому что потом, как я припоминаю, были нарекания со стороны прибывшего на пароходе речного же начальства, что никто его официально на берегу не встретил. И это была правда. Во всяком случае, если городское управление и знало что-нибудь о предполагающемся прибытии из Томска, то есть с низовьев реки Томи, парохода, то оповестить об этом городское население оно отнюдь не удосужилось. Маленькие дикари, мы с толпой ребят почти не уходили с набережной в течение тех двух дней, которые простоял здесь пароход, и не сводили глаз с этого удивительного сооружения, изучая каждую его деталь, каждое проявление жизни на нём, каждое движение, каждый шаг прибывших с ним людей, которые все, начиная с капитана и кончая последним матросом, представлялись нам, конечно, людьми необыкновенными. Пароход нас восхищал! Всё в нём было для нас ново. Маленький речной пароход “Томь” казался нам судном колоссальным — ещё бы! — по сравнению с нашими кузнецкими лодками. Всё на нём и в нём поражало нас: выходивший с шипением пар, труба, устройство руля, размеры якоря, круглые окошечки кают, капитанский мостик, лестницы, мачта и в особенности, пожалуй, самозагорающийся вечером на палубе электрический фонарь — это опять-таки было новое открытие, потому что об электричестве в Кузнецке в то время, конечно, и помину не было. Многие граждане, — имею в виду, разумеется, почётных, солидных граждан, — ходили осматривать пароход изнутри. Их “пускали”. Мы, притулившиеся на берегу ребята, конечно, и мечтать не могли о таком счастье. Я помню, как с жадностью слушал рассказы взрослых о внутреннем устройстве и убранстве судна: о машине, о каютах с койками, об обеденном столе в рубке, об электрических лампочках, зажигающихся вечером и т.д.”  (Продолжение следует.)